Обговорення:Гриценко Хведір Хведорович

(с. 246-249) ХОЛОДНИЙ Коли Мартинович розпитував у одного лірника чи є кобзарі у Зіньківському повіті, то цей лірник сказав: «Нет ни одного, кроме того, которого Ви ищите. Его слепцы называют Холодным за его бездомную жизнь, а настоящая его фамилия Гриценко Федор Федорович. Ему 72 год. Он ученик Кочерги Митра». Мартинович писав, що Холодный знав Марусю Богуславку, Кішку Самійла і Самарських братів, але все те забув. «Из Маруси Богуславки он сказал несколько десятков слов, но не захотел предиктовать их для записи. Гриценко знает четыре думы: Азовских братьев, Алекесея Поповича и Вдому (эти варианты у него мало интересны потому, что тексти есть). А Коновченко – четвертая его дума (он выучил ее в Ахтырском уезде от кобзаря), это очень и очень прекрасный самостоятельный вариант. Единственная у него интересная дума». Учні Холодного – Іван Городницький і констянтиноградський кобзарь Пересочка Василь. «Потом выучил одного играть на кобзу в Барвинковой в Изюмском уезде, Харьковской губ. Ось як списує Мартинович (у листі до Горленка 1.9.1885) свою пошукування за Холодним: «Я кобзаря Гриценка или Холодного нашел в Гадячском уезде, в местечке Лютеньке, ехавши за ним следом. Сперва я приехал в Опошню, которую мне указали, как месте его жительства. В Опошне я его не застал. Еще при выезде из Полтавы в Опошню, мне один слепец на дороге сказал, что он живет в местечке Котельве, Ахтырского уезда. Я из Ахтырки поехал в Котельву. Котельве в шпытали сказали, что он был действительно, но пошел за нищими спать в Зеньковский уезд под Зеньковом в пяти верстах в селе Ступках. А поехал в Ступки. Там сказали, цто он в с. Тарасовке. Я в Тарасовку. Там сказали, что в последнее время он был в местечке Лютеньке, Гадячского уезда. Я поехал в Лютеньку, где и нашел его. «Он так беден, что не в состоянии иметь своего поводыря и потому, где возьмут его прохожие нищие и куда они идут, имея своих поводырей, туда и он за ними». В Лютенці Максимович записав від Холодного що міг. «Я за ним поехал потому что знал о нем многое и знал способ как его искать». Гриценко родився в Зіньковському повіті в с. Груні, Опішнянської волости. Учився теж у Зіньківському. Мартинович записав від Холодного прізвище всіх лірників Зіньківського повіту (кобзарів були тільки два – Холодний і його вчитель Кочерга), їхні адреси і по можливості він і знання. «Федор Холодный совершенно бесприютный и ему все равно где бы ни скитаться. Его один дурило папич женил на слепой, когда ему было 40 лет. Федор с женой не живет, хотя ее очень уважает. Этот панич держал у себя кобзарей за их нецензурные песни. И после «за качество» попал в ссылку, где скоро и умер. Как видно, все таки, тот панич имел что-то хорошее. Кобзарь рассказывал о нем страшные его юродства и вместе с тем не пропускал лучших его сторон и вспоминая о нем с уважением, «Лучшего кобзаря, как музыканта, я не слышал, как Федор Гриценко» - пише Мартинович. Записав «около 40 псальм, которые он твердо знает, а таких, он нетвердо знает, тоже немного. Взагалі, Мартинович не знаходить слів похвали для Холодного. «кобзарь Гриценко умница замечательный». Або в другому місці: «Он здорово умный. Он несколько не похож на своих собратов кобзарей простаков». В листі до Горленка (від 25 вересня) Мартинович дає нову пайку біографічних відомостей про Холодного. «Он о молодых лет попал к одному панычу, который держал кобзарей у себя за их похабные песни и поощрял их здорово, прямо сорил деньгами. Делал выезды с степь с бандуристами. Бандуристов оркестр (не знаю только большой, или маленький) сопровождал его. Паныч был гуляка, скандалист, и попал после «за качества», как говорил кобзарь, в Сибирь на поселение, где и умер скоро. «Этот паныч его женил на слепой, что сделал не к благополучию Холодного, но был щедрый. Когда его уже отправляли в дорогу, то он по 10 рублей бросал в толпу. Так что кобзарь, при рассказе о нем, прощает ему все возмутительнейшие проделки за его щедрость. Так же он познакомился с панским бытом. «После того был в Полтаве и приходилось ему играть у Кучубея и у Абазы и у многих полтавских знатых лююдей. Много хороших личностей он воспоминает. Суддя по его рассказам, можно догадаться, кто был любитель поэзии народной, а кто заезжий генерал смеялся над «Чечоткою» или какою-нибудь, вроде того песенкою. «Ему давали рублей по 25 за вечер и он ходил в плисовых шараварах и блестящей чумарке и бандура была искуссно сделанная. Играл на бандуре по больших «по кумедиях» вместе со зрячими музыкантами трубачами, флейтистами, баритонщиками и скрипачами. И потому игра у его не такая как у кобзарей, а далеко совершенне. «Двенадцять маршей», знает множество полек и прочей привигилированной музыки. Словом, в Полтаве он жил богато. Постоянно чай пил, обедал хорошо, была прислуга. «Так он жил, когда крепостное право было. Помещики любили кобзарей и «кумедии», баловали его и каждый почти вечер его звали куда-нибудь в Полтаве. «Когда уничтожено крепостную зависимость, Федор Холодный чрез несколько времени очутидся в бедственном положении. Тогда жил в роскоши, а теперь не в состоянии иметь себе приюта. 12 лет бродил по Новороссии, Черноморью и в Харьковской губ., и оттуда пригнали его по этапу. Года три после того он так скитался то в Полтаву пойдет за слепцами у которых есть поводырь, то в Константиноград (был ученик в с. Покровка), то из Константинограда опять в Полтаву. Из Полтавы в Опошню, из Опошни Котельву, из Котельвы в Зеньков, из Зенькова на Гадяч, а из Гадяча в Лютеньку; из Лютенька уже не знаю куда. Словом, идет туда, где помноголюднее. Как только прекращается подача, - он дальше идет. В Полтаве он ходил в старых резиновых галошах и в узких рваных брюках. Но как только сядет с кобою на базаре, то отнимал положительно у всех слепцов заработок. Бандура у него большая, многострунная, «та, як зареве, так лучче як на скрипку!» Так увесь народ так и стоить коло нього, так и стоить коло нього! І пани, і купці, і жиди. Наших же псальом уже всіх чисто знають, уже повиучувались люди, та й не слухають, а в нього щодня то все нові. Та так, як сидя коло нього, то так гроші й скидають: тільки брязь, брязь, брязь у кучу! Той п'ятак, а той гривеник! Ми ж за базар копійки по три заробмо, а в його гривень вісім. «Ну що ж... Він такий, що оце сидить, а далі й пішов. (Ото вже випить пішов восьмушку. Як не вип'є восьмушки, так він і грати не буде. Випив восьмушку – вп'ять сів, оп'ять грає). І дома ж, як прийде з базару, одно п'є, одно п'є, одно п'є, так як подивитись (это слепец о нем говорил лирник Дорошенко Микола), що він у мене півтори чи дві неділі прожив і вже в мене півтори карбованців нема: Він п'є, то й ти, як підеш з ним, то тобі не ловко не поставить. А далі бачу, що щодалі, то не лучче, то взяв з його свою чумарку, що давав йому (і прочую кой-яку одежу) та тоді: з Богом! Так він – ото його й нема в Полтаві. «Він до мене як прийшов, так я звелів своїй бабі окропу нагріти та вимив його добре, розчесав, у баню водив, а то в ного, як він прийшов із степів, так на йому чоботи були старенькі, оті що з підковами великими такими, як ото рогач залізний. Так я думав од його вивчитися псальом, коли він усе п'є, усе п'є, усе п'є. Так я: Е, годі я! Бандурщик він без числа хороший. І вже гра, вже гра, так мабуть він не своїм духом гра та й годі. Ото вже достометельний кобзар! Одна така, що держала заїзжий двір (где-то по Зеньковской дороге) так держала його отдельну комнату і кровать поставила з високими бильцями, і обідать йому давала, і чай, щоб він тільки грав, як приїзжі є пани або купці. Так він і гра було...» «Словом, если бы расскаать о нем подробно, то надо много о нем еще говорить того, что слышал. Это такой, что он кажется в глухой деревне не проживет долго. Ему непременно нужны привилегированные слушатели: писаря волостные, мещане, шинкари. От них он и имеет свой заработок, пока служат ему еще пальцы перебирать струны. Уже те, кто его знал прежде, говорят, что начинают застывать. Не така ж быстрая игра и во время игры случаются нежалательные для него места: как нибудь заиграет в ином месте не так, как бы ему хотелось. И это сразу видно. Он недоволен тогда становится, но иногда и теперь еще играет хорошо. Я лучшего кобзаря не слышал у уже не услышу». «От него раз тридцать записывали песни, но большей частью не все. Или купцы записывали по нескольку псальм, или паны, но опять таки не все». «У кого из слепцов он живет, он тому помогает канаты делать. До тех пор живет пока ему скажеся возможность пробраться куда-нибудь подальше. «Он избегает слепцов, которые желали бы у него поучиться. Вообще, то он с ними вежлив, добр, обещает, что выучит; поживет у него й уйдет дальше, потому что думает, не стоит возиться.» «Увидев, что запись песен идет скоро, сказал, что он таких зарисывателей встречал редко; кроме меня еще двух встречал в таком роде, стал относиться с большим уважением к своєй славе, как кобзаря.» «Узнав, что это бдет печататася в книгах, он охотно об'яснял все, что нужно и даже настаивал иногда, что-бы то или иное было не пропущено, и чтобы его в печати не называть Холодный, а Гриценко. «Он говорил, что он хотел в Константиноградский уезд на зиму в Петровку к кобзарю забраться, но говорил это непредленно. «Какой не случится зароботок, он сейчас пропьет. Одежда у него самая печальная. Он сам по себе умнейший и добрейший человек, но только бесхарактерный, но не гадкий характер». Коли Мартинович думав, що Горленко поїде до Холодного, то просив – «Передайте ему от меня поклон и приветствие, и желание блага. «У него я записал замечательный вариант Коновченка, которого он выучился у кобзаря Однорога в Ахтырском уезде.